Первое, на что обращаешь
внимание при чтении книги Алексея Сальникова – оно похоже на разматывание
клубка ниток. И чем больше разматываешь, тем
больше погружаешься в бытие обычной вроде бы, такой, каких много, семьи
Петровых. Местами словно рассматриваешь их будничную суету под лупой.
Муж – автослесарь, жена –
библиотекарь, восьмилетний сын – школьник.
Все как у всех: родители
работают, решают свои повседневные дела, ребенок ходит в школу, а дома чаще
всего играет в компьютерные игры со своим другом.
А если приглядеться, то
обнаружится, что Петров с Петровой разведены, и семья живет на две квартиры. То
Петрова с сыном в ее квартире, то вдруг они переселяются к Петрову и живут все
вместе. Не замечая особой, между прочим, разницы, так как оба жилища похожи
между собой до мелочей. Зачем? Так Петрова пытается обезопасить своих мужчин от
себя, ибо время от времени ее штормит не по-детски, и тогда берегитесь те, кто
рядом.
Петров, безобидный для себя и
окружающих, а для друзей и родственников и вовсе убогий, бессмысленно влачащий
свое жалкое существование, сам не без скелета в шкафу. Сын, равнодушный ко
всему, кроме личных интересов, втайне от отца в школе выдает истории,
нарисованные Петровым в виде комиксов, за прочитанные книги про комсомольцев.
Наслушавшись разного об этом
романе, я была готова, в принципе, ко всему: к какой-нибудь закрученной
мистике, или полному бреду, или «развеселой хтони и инфернальной жути», как
написано в аннотации.
Но оказалась вполне себе
жизнеприближенная проза с элементами, впрочем, загадочности, ноткой безумия,
замысловатых хитросплетений судеб, неожиданных развязок, тайн, о которых лучше
не рассказывать никогда и никому. В общем, если копнуть поглубже, у каждого
найдется что-то подобное.
И в этом мне увиделся главный
посыл автора, который как бы намекает, что в обычной семье
Петровых/Ивановых/Сидоровых не все так просто и буднично. Там, внутри,
происходят события, которые исподволь, а то и самым прямым образом влияют на
изменения общей картины мира. Петрова со своей необъяснимой кровожадностью как
сознательная вершительница судеб, да и Петров – вроде бы и невольный, но в
истории с Сергеем последнее решение-то остается за ним.
Накануне Нового года все члены
семьи по очереди заболевают гриппом. Вместе с высоченной температурой у героев
и события вокруг поднимаются до градуса лихорадочной пляски, в которой
непонятно, где сон, где явь, кто кого спас, кто кого переиграл, кто жив, а кто
умер, кто счастливей, в конце концов.
При этом Игорь со своей
брызжущей энергией, нездоровым (по мнению других)
позитивом, харизмой и безоговорочным, но как бы между делом, завоеванием любого
пространства/человека/мира по факту выглядит самым здравомыслящим. Он давно
уже про себя, про всех и про эту жизнь все понял, живет и не парится, так как
знает, что идеала нет и не будет, и наслаждается тем, что ему дадено.
Это вдруг всплывает на
поверхность, когда мы неожиданно проваливаемся в его монолог в машине у Петрова.
Ловко и безапелляционно, как умеет только он один, Игорь поясняет за счастье,
достигаторство и душевные метания («которые не у тебя одного так-то»), за
вечное ожидание (мучащее Петрова; да что там, нас всех периодически) чего-то
другого, а-ля лучшей жизни, за страх казаться смешным и почему это не страшно,
и прочее.
Тут же мы видим, как чужое
мнение до ужаса просто и небезопасно влияет на наше самовосприятие: только что
Петров был счастлив и доволен своей судьбой, ему было плевать, что его считают
убогим, а его жизнь никчемной. Но стоило только услышать оценку от значимого человека, как сразу собственная жизнь, по его ощущениям,
превратилась в руины, стала второстепенной, малозначимой.
Не удивило стереотипное описание работы библиотекаря, сквозь которое чувствуется серость и
меланхолия как вечные (якобы) спутники библиотеки. Предсказуемо добавленные
плотские утехи библиотекарей на рабочем месте и даже заскоки Петровой как бы
призваны разбавить «смертную тоску» библиотечного мира, оправдать его
существование. В общем, как обычно, библиотекари представлены либо серыми
мышками, либо монстрами, либо этакими развратниками. Ну, это уже неинтересно.
Почаще бы заглядывать нынешним писателям и режиссерам в современные библиотеки.
Любопытно, что за время
прочтения меня эмоционально мотало от скуки и неприязни (к Петровой, например)
до неожиданного в конце – а ведь интересно получилось!
Распутав текстоклубок до
последнего слова, видишь цельность романа, чувствуешь все связки, цепочки и логические переходы. Кроме одного – трупа в катафалке.
Почему все-таки?
В 2021 году выйдет фильм, снятый
по этой книге. Режиссер Кирилл Серебренников. И знаете, хочется посмотреть.
Особенно после прочтения.
Ну и цитаты:
"Петров не мог объяснить это словами. Это было какое-то чувство, что все должно было происходить не так, как есть, что кроме той жизни, которая у него, имеется еще какая-то: это была огромная жизнь, полная совсем другого, неизвестно чего, но это была не яма в гараже, не семейная жизнь, нечто другое, что-то менее бытовое, и несмотря на огромные размеры этой другой жизни, Петров за почти тридцать лет к ней не прикоснулся, потому что не знал как."
***
"Петрова знала, конечно, что любовь к чтению – далеко не показатель будущего жизненного успеха, вот, например, они – библиотекари, что они получили через свою любовь к чтению? Или ее муж, который любил читать с самого детства, рисовал, но был при этом обычным автослесарем? И все равно, при виде детей, прибегающих в библиотеку, Петрова чувствовала зависть перед их родителями. Иногда и завидовать-то вроде было нечему, некоторые дети были одеты хуже, чем Петров-младший, выглядели какими-то недокормленными, и все равно Петрова завидовала."
***
"Другое дело, что та же книга, без всякого бензина и электричества, просто лежа на столе, имеет почти неисчерпаемый ресурс информативности."
***
"Ты скучный, – констатировал он. – Я не знаю, как с другими, а со мной ты уныл. Даже обидно, блин. Знаешь, как писатели, которые у нас все список смертных грехов расширяют. Булгаков вроде трусость добавил туда. Кто-то еще – неблагодарность. Был бы я писателем, я бы туда вписал страх казаться смешным."
***
"Жизнь Петрова будто нарезали на этапы, и вот он находился в конце одного из этих этапов, а ему казалось, что это конец, совсем конец, как смерть. Получалось, что Петров думал, будто он главный персонаж, и вдруг оказалось, что он герой некого ответвления в некоем большом сюжете, гораздо более драматичном и мрачном, чем вся его жизнь. Всю свою жизнь он был вроде эвока на своей планете, пока вокруг происходила античная драма "Звездных войн". Или был чем-то вроде унылого Робина, женатого на женщине-кошке, в то время как параллельно ему жил мрачный Бэтмен. Игорь, конечно, не был особо мрачен, мрачными становились люди после общения с ним, но вот это вот ощущение второстепенности, возникшее у Петрова после рассказа жены Игоря, никак не уходило."
***
"Когда она смотрела вокруг, ей казалось, что на самом деле это не ее глаза, ей казалось, что она просто сидит в голове человека и смотрит через его глаза, как через окно, что вокруг существа, которых она не привыкла видеть в своем прошлом. Люди, по ее мнению, должны были выглядеть по-другому – как, она точно не помнила, но только знала, что по-другому. Среди этих новых людей и в этом новом теле ей приходилось изображать человека, как человека представляли эти окружающие существа, называющие себя людьми."
***
"Хорошо было людям в девятнадцатом веке, им не с кем было себя ежедневно сравнивать, кроме как с Александром Македонским и Бонапартом."
***
"Не, ну в такие глубины я бы стал вдаваться, – сказал Игорь. – А за греков я хочу сказать, что они не так уж глупы были и просты. Ты бы понял, если бы на русский кто-нибудь правильно мифы те же пересказал. Там же, когда Прометей огонь украл, там боги не только Прометея к скале присобачили, там они и людей прокляли тем, что они всегда будут трудиться, но получать не всегда то, что хотели. Всегда будет до идеала чего-то недоставать. То есть вот получили люди огонь – а от него не только польза. Он еще жжется, и от него пожары. Даже табурет человек задумывает или по чертежам пилит, а чего-то человеку не хватает в этом табурете, какой-то изъян все равно со временем вылезает. Ни одна из человеческих задумок не проходит так, чтобы прошло безукоризненно. По-настоящему доброе или злое дело люди могут делать только несознательно. Древние греки об этом знали и заранее не парились, а современные люди с этой идеей успеха, с этой идеей, что нужно достичь чего-то, а чего – они сами не знают, тогда они цели придумывают, которых нужно достигать, а в связи с проклятием ни одна цель не достижима, все равно есть у смертного какое-то ожидание чего-то другого. Это мы, типа, возвратились к твоим переживаниям о твоих душевных метаниях, которые не у тебя одного.
...
Все стремятся к некоему идеалу жизни, который пытаются достигнуть через определенные маяки, при том что жизнь бушует вокруг этих маяков, совершенно непредсказуемая и неостановимая."
***
"На первых свиданиях Петрова думала, что ей подогнали какого-то аутиста, Петрова не сильно любила поговорить, но ее новый дружок говорил еще меньше, а те немногие слова, что она произносила, пропускал мимо ушей. Они молча гуляли в парке, молча сидели в кино, похрустывая попкорном, молча сидели в пиццерии, после чего фантазия Петрова иссякла. «Господи, какой ты жалкий», – хотелось иногда сказать Петровой, но через год она с удивлением обнаружила, что уже замужем за этим человеком, что этот человек сует ей какие-то цветы на праздники, что они живут вместе и им нисколько не скучно друг с другом. Ни один другой мужчина, по мнению Петровой, не мог так спокойно переживать вспышки ее гнева, когда она была не в себе, а именно спокойствия в ответ на дикость ей требовалось более всего."
Комментарии
Отправить комментарий